Оффенбахер

Большая Тёрка / Мысли / Личная лента Savenko /

16 сентября 2009 в 18:41

Оффенбахер

- "Оф...фен...ба...хер!" - прочел Карабукин и грохнул крышкой пианино.
- Нежнее, - попросил клиент.
- А мы - нежно... От винта! - Движением плеча Карабукин оттер хозяина
инструмента, впрягся в ремень и скомандовал:
- Взяли!
Лысый Толик на той стороне "Оффенбахера" подсел и крякнул, принимая вес.
Обратно он вынырнул только на площадке у лифта. Лицо у Толика было
задумчивое.

- Тяжело? - сочувственно поинтересовался клиент.
- Советские легче, - уклончиво ответил Толик.
- Раза в полтора, - уточнил Карабукин. Он часто дышал, облокотившись на
"Оффенбахер".
Они стояли на черт знает каком этаже, а грузовой лифт - на третьем. Уже
два месяца.
- Взяли, - сказал Карабукин.
Через пару пролетов Карабукин молча лег лицом на "Оффенбахер" и лежал
так, о чем-то думая, минут десять. Лысый Толик выпростался из лямки, сполз
вниз по стене и протянул ноги в проход. Он посидел, обтер рукавом
поверхность головы и, обратившись в пространство, предложил покурить. Клиент
торопливо распахнул пачку. Толик взял одну сигарету, потом подумал и взял
еще три.
Карабукин курить не стал.
- Здоровье бережете? - льстиво улыбнулся клиент - и сам покраснел от
своей бестактности.
- Здоровья у нас навалом, - ответил цельнолитой Карабукин, разглядывая
клиента, похожего на подержанную мягкую игрушку. - Можем одолжить.
Тот испугался:
- Не надо, что вы!
Помолчали, Карабукин продолжал рассматривать клиента, отчего тот еще
уменьшился в размерах.
- Сам играешь? - кивнув на инструмент, спросил он.
- Сам, - ответил клиент. - И дочку учу.
Наступила тишина, прерываемая свистящим дыханием Толика.
- На скрипке надо учить, - посоветовал Карабукин. - На баяне максимум.
- Извините меня, - сказал клиент.
За полчаса грузчики спустили "Оффенбахер" еще на несколько пролетов. Они
кряхтели, хрипели и обменивались короткими сигналами типа "на меня", "стой",
"ты держишь?" и "назад, блядь, ногу прищемил". Хозяин инструмента, как мог,
мешался под ногами.
Потом Толик объяснил, что либо сейчас умрет, либо сейчас будет обед.
Грузчики пили кефир, вдумчиво заедая его белой булкой. Глаза у них были
отрешенные. Клиент, стараясь не раздражать, пережидал у "Оффенбахера".
- Толян, - спросил наконец Карабукин. - Вот тебе сейчас чего хочется?
- Бабу, - сказал Толян.
- Хер тебе на рыло, - доброжелательно сообщил Карабукин. - А тебе?
- Мне? - Не ожидавший вопроса, клиент слабо махнул рукой, подчеркивая
ничтожность своих притязаний. - Мне бы - переехать поскорее... Я не в том
смысле, что вы медленно! - торопливо добавил он.
- А в каком? - спросил Карабукин.
- В смысле - много работы.
- Это вот?.. - Карабукин пошевелил в воздухе растопыренной пятерней.
- Да, - стыдясь себя, сказал клиент.
- А бабы, значит, тебе не надо? - уточнил Карабукин.
- Ну почему? - Клиент покраснел. - Этот аспект... - И замолк,
сконфуженный.
Они помолчали.
- А вам, - спросил клиент из вежливости, - чего хочется?
- Мне?
- Да.
- Мне, - сказал Карабукин, - хочется сбросить твою бандуру вниз.
- Зачем? - поразился клиент.
- Послушать, как ебанется, - ответил Карабукин.
Клиент пошел пятнами.
- Ладно, ни бэ! - успокоил Карабукин. - Я пошутил.
Толик заржал сквозь булку.
- Что вы нашли смешного? - со страдальческой гордостью спросил клиент.
- А вот это... - охотно ответил Толик и двумя руками изобразил падение
"Оффенбахера&qu ot; в лестничный пролет. И опять от души захохотал.
- Это не смешно, - сказал клиент.
- Ладно, - сказал незлобивый Толик, - Давай лучше изобрази чего-нибудь,
чем зря стоять.
Клиент, в раннем детстве раз и навсегда ударенный своей виной перед
всеми, кто не выучился играть на музыкальных инструментах, вздохнул и открыл
крышку. "Оффербахер" ощерился на лестничную клетку желтыми от старости
зубами.
Размяв руки, очкарик быстро пробежал правой хроматическую гамму.
- Во! - сказал восхищенный Толик. - Цирк!
Клиент опустился полноватым задом на подоконник, нащупал ногой педаль и
осторожно погрузился в первый аккорд. Глаза его тут же затянуло поволокой,
пальцы забродили вдоль клавиатуры.
- Ну-ка, стой, - приказал Карабукин.
- А? - Клиент открыл глаза.
- Это - что такое?
- Дебюсси, - доложил клиент.
- Ты это брось, - неприязненно сказал Карабукин.
- То есть? - не понял клиент.
Карабукин задумчиво пожевал губами.
- Ты вот что... "Лунную сонату" - можешь?
Очкарик честно кивнул.
- Вот и давай, - сказал Карабукин. - Без этих ваших...
- Что значит "ваших"? - насторожился клиент.
- "Лунную сонату", - отрезал Карабукин и для ясности снова пошевелил в
воздухе растопыренными пальцами. - Добром прошу.
- Хорошо, - вздохнул пианист. - Вам - первую часть?
- Да уж не вторую, - язвительно ответил Карабукин.
На звуки "Лунной" откуда-то вышла старуха, похожая на некормленое
привидение. Она прошаркала к "Оффенбахеру", положила на крышку сморщенное,
средних размеров яблоко, бережно перекрестила игравшего, поклонилась в пояс
грузчикам и ушла восвояси.
- Вот! - нравоучительно сказал Толику Карабукин, когда соната иссякла. -
Бетховен! Глухой между прочим был на всю голову! А у тебя, мудилы, уши, как
у слона, а что толку?
- Сам ты слон, - ничуть не обидевшись, ответил Толик - и, стуча
несчастным "Оффенбахером" по перилам, они поволокли его дальше. Клиент
морщился от каждого удара, прижимая заработанное яблоко к пухлой груди.
- Бетховен... - сипел Толик, размазанный лицом по инструменту. - Бетховен
бы умер тут. На меня! Глухой, бля. Он бы ослеп!
На очередной площадке, отвалившись от "Оффенбахера", они рухнули на пол.
Из легких вырывались нестройные хрипы. Клиент, стоя в отдалении, опасливо
заглядывал в глаза трудящимся. Ничего хорошего как для художественной
интеллигенции вообще, так и, в особенности, для пианистов в этих глазах
видно не было.
Клиент, напротив, любил простой народ. Любил по глубокому нравственному
убеждению, регулярно переходившему в первобытный ужас.

В отчаянном расчете на взаимность он любил всех этих грузчиков, сантехников, шоферов,
продавщиц... Гармония труда и искусства грезилась ему всякий раз, когда
рабочие и колхозники родной страны при случайных встречах с прекрасным не
били его, не презирали за бессмысленную беглость пальцев, а, искренне
удивляясь, давали немного денег на жизнь.
- Можно, я вам сыграю? - не зная, чем замолить свою вину, осторожно
предложил пианист.
- Потерпеть не можешь? - спросил Карабукин.
- Не, пускай, почему! - согласился Толик. - Концерт, блядь, по заявкам! -
рассмеялся он. - Давай, луди!
Музыка взметнулась в пролет лестничной клетки. Навстречу, по прямой кишке
мусоропровода, просвистело вниз что-то большое и гремучее, где-то в
недосягаемом далеке достигло земли и, ударившись об нее, со звоном
разлетелось на части.
С последним аккордом клиент погрузился в "Оффенбахер" по плечи - и затих.
- Наркоман, что ли? - с уважением спросил Толик. - Чего глаза-то закатил?
- Погоди, - осек его Карабукин, немного озадаченный услышанным. - Это -
что было?
- Шуберт, - ответил клиент.
- Тоже глухой? - поинтересовался Толик.
- Нет, что вы! - испугался клиент.
- Здоровско! - Толик так обрадовался за Шуберта, что даже встал. - А я
смотрите что могу.
Он шагнул к "Оффенбахеру", одной рукой, как створку шкафа, отодвинул в
сторону клиента, обтер руки о штаны, отсчитал нужную клавишу и старательно,
безошибочно и громко отстучал собачий вальс. Каждая нота вальса живо
отражалась на лице хозяина инструмента, но прервать исполнение он не
решился.
В последний раз влупив по клавишам, Толик жизнерадостно расхохотался,
после чего на лестничной клетке настала относительная тишина. Только в нутре
у "Оффенбахера", растревоженном сильными руками энтузиаста, что-то гудело.
- Толян, - сказал пораженный Карабукин, - что ж ты молчал?
- В армии научили, - скромно признался Толян.
- Школа жизни, - констатировал Карабукин и повернулся к клиенту. - Теперь
ты.

...День клонился к закату. Толик лежал у стены, широко разбросав
конечности по лестничной клетке неизвестно какого этажа.
За время их мучительного путешествия по подъезду с "Оффенбахером" в
полутемном столбе лестничного пролета прозвучала значительная часть мирового
классического репертуара. Переноска инструмента сопровождалась вдохновенными
докладами клиента о жизни и творчестве лучших композиторов прошлого. Сыграно
было: семнадцать прелюдий и фуг, дюжина этюдов, уйма пьес и один хорошо
темперированный клавир.
В районе одиннадцатого этажа Толик сделал попытку исполнить на "бис"
собачий вальс, но был пристыжен товарищем и покраснел, что в последний раз
до этого случилось с ним в трехлетнем возрасте во время диатеза.
Они волокли "Оффенбахер", страдая от жизненной драмы Модеста Мусоргского,
и приходили в себя, внимая рапсодии в стиле блюз. Полет валькирий сменился
шествием гномов, а земли все не было. Лысый, крепкий, как у лося, череп
Толика блестел в закатном свете. Чудовищное количество переходило в какое-то
неясное качество: казалось - череп меняет форму прямо на глазах.
Напротив Толика, привалившись к косяку и с тревогой прислушиваясь к своей
развороченной душе, сидел Карабукин.
- Это - кто? - жадно спрашивал он.
- Рахманинов, - отвечал клиент.
- Сергей Васильевич? - уточнял Карабукин.
Они стаскивали "Оффенбахер" еще на пару пролетов вниз и снова
располагались для культурного досуга.
- А можно вас попросить, Николай Игнатьевич, - сказал Карабукин как-то
под утро, - исполнить еще раз вот это... - Суровое лицо его разгладилось, и,
просветлев, он намычал мелодию. - Вон там играли... - И показал узловатым
пальцем вверх.
- "Грезы любви"? - догадался клиент.
- Они, - сказал Карабукин, блаженно улыбнулся - и заснул под музыку.
Через минуту в полутемном пространстве раздался зычный голос проснувшегося
Толика.
- Ференц Лист! - сказал Толик. Сильно испугавшись сказанного, он
озадаченно потер лысую голову. Потом лицо его разнесло кривой улыбкой. -
Господи, твоя воля... - прошептал он.

Однажды Николай Игнатьевич съездил на лифте домой и привез оттуда к
завтраку термос чая, пакет сушек и бутерброды. Он был счастлив полноценным
счастьем миссионера.
Грузчики не спали. Они разговаривали.
- Все-таки, Анатолий, - говорил Карабукин, - я не могу разделить ваших
восторгов относительно Губайдулиной. Увольте. Может быть, я излишне
консервативен, но мелодизм, коллега! - как же без мелодизма!
- Алексей Иванович, - отвечал лысый Толик, прикладывая к шкафообразной
груди огромные ладони, - мелодизм безнадежно устарел! Еще Скрябин...
Тут они заметили подошедшего клиента и внимательно на него посмотрели,
что-то вспоминая.
- Простите, что вмешиваюсь, - предложил клиент. - Но давайте попьем чайку
- и двинемся.
- Куда? - спросил Карабукин.
- Как "куда"? - бодро ответил клиент. - Вниз!
- Не хочется вас огорчать, Николай Игнатьевич, - сказал Карабукин и,
повернувшись, нежно погладил лаковый бок "Оффенбахера", - но вниз мы пойдем
без него.
- Как "без него"? - снова переспросил клиент.
- Одни, - ответил Толик.
- Как "одни"?
Грузчики переглянулись.
- Ну, ну, - сказал Карабукин. - Будьте мужчиной.
- Видите ли, - мягко объяснил Толик, - я ведь не подъемный кран. И
Алексей Иванович тоже. Согласитесь: унизительно тяжести на себе таскать,
когда повсюду разлита гармония...
- Я вам заплачу... - позорно забормотал клиент, шаря по карманам.

- Эх, Николай Игнатьевич, Николай Игнатьевич, - укоризненно протянул
Карабукин, - даже странно слышать от вас такое...
- Что деньги?.. - заметил лысый Толик. - Бессмертия не купишь.
Они по очереди пожали клиенту вялую руку, спросили у него адрес
консерватории и ушли.
Клиент сел на ступеньку и минут пять неотрывно смотрел на "Оффенбахер".
Он чувствовал себя миссионером, съеденным во имя Христа. Потом он мысленно
попробовал "Оффенбахер" приподнять и мысленно умер. Потом воля к жизни
победила, клиент вызвал лифт и отправился к магазину.
Через пять минут он вернулся с тремя мужиками, которым как раз переноски
"Оффенбахера& quot; не хватало, чтобы нахерачиться наконец вдрибадан. Мужики
впряглись в оставленные грузчиками ремни и с криком понеслись вниз.
Еще через пять минут, сильно постаревшие, они повалились на лестничную
площадку и начали дышать, кто чем мог.
- Слышь, хозяин, - придя в себя, заявил наконец один из вольнонаемных, -
ну-ка, быстро сбацай чего-нибудь.
- Ага! - поддержал другой. - Пока лежим.
- Ты это... - сказал третий и почесал голову сквозь кепку. - "Лунную
сонату" можешь?
Все трое уставились на работодателя, и он понял, что его звездный час
настал.
- А вот хер вам всем на рыло! - торжественно произнес хозяин
"Оффенбахера&quo t;. - Тащите так!

В. Шендерович «Вечное движение»
ЭТЮД

большая тёрка

Тёрка в тагах

Друзья

Враги

Оффенбахер